Колхозный кровожадный молох
10- Ирина Халип
- 16.05.2025, 9:38
- 14,116

Памяти Анны, Тамары, Нины.
Я не была знакома с Анной Кондратенко. Я узнала о ее жизни только после ее смерти, как бы странно это ни звучало. Впрочем, вы тоже наверняка о ней не знали. Просто количество политзаключенных, исчисляемое тысячами, уже не дает возможности знать всех и помнить имена. Вот только потом, когда узнаешь об их смерти, все равно становится стыдно.
После того как в медиа появилась фотография Анны на черном фоне и сообщение о том, что бывшая политзаключенная, не дожив до сорока лет и проведя на свободе лишь полгода, умерла от рака, обнаруженного еще в колонии, я начала искать любую информацию о ней. И ужаснулась, когда прочитала свидетельства тех, кто сидел вместе с ней в колонии: у Анны не было теплых вещей, она не получала посылок с воли, потому что там, на воле, у нее была только мама-пенсионерка, Анна оказалась за решеткой за комментарии. Есть такие люди – они одиночки, им не нужно чужое признание, не нужны лайки и рукопожатия из серии «ты молодец, ты крутая». Они никогда не примыкают к большинству, не ищут поддержки, не ждут помощи и одобрения. Они просто говорят, что думают, и делают, что считают нужным. Судя по скудной информации, просочившейся в информационное пространство благодаря женщинам, сидевшим с Анной Кондратенко, она была именно такой. Возможно, потому мы о ней и не знали: для Анны был важен не общественный интерес, а собственная совесть. Ей и правда не в чем было себя упрекнуть.
Анну, севшую в тюрьму за несколько жестких слов правды, не освободили после онкологического диагноза. Даже в ГУЛАГе существовало понятие «актировка». На гулаговском языке это называлось «досрочным освобождением заключенных в связи с тяжелым неизлечимым недугом». Конечно, никто не заподозрит гулаговских палачей в зачатках гуманизма – это делалось главным образом для того, чтобы, во-первых, не портить статистику лишними смертями в лагерях, а во-вторых, чтобы не тратить казенную пайку на тех, кто уже никакой пользы на лесоповале или на руднике не принесет. Но у больных по крайней мере оставался шанс вернуться домой и умереть на руках у родственников – в постели, а не в сугробе или на нарах. А некоторым, оказавшись в нормальных условиях среди близких, удавалось и выжить.
В наше время благодаря достижениям науки заболевания, которые в сталинские времена были смертным приговором, оставляют возможность жить – при своевременном начале лечения. И у Анны Кондратенко этот шанс был бы, если бы ее не держали «до звонка» в колонии. Как сказала мне недавно освободившаяся политзаключенная, у вертухаев нет необходимости убивать в прямом смысле слова: для этого ведь надо напрягаться, совершать какие-то телодвижения, легенду придумывать для отчетности - в общем, лишние хлопоты. Другое дело – не оказывать медицинской помощи тем, кто в ней нуждается. И лишних действий не совершаешь, и зеки мрут себе без всякого насилия, и верховные вертухаи довольны.
Сразу же после известия о смерти Анны Кондратенко пришла другая трагическая новость – бывшая политзаключенная Тамара Каравай умерла от сердечной недостаточности, прожив после освобождения из колонии чуть больше полугода. Анна Кондратенко совсем немного не дожила до 40 лет, Тамаре Каравай было 45 - молодые красивые женщины, которые могли бы остаться в живых, если бы не сожравший их молох.
А сегодня в Варшаве прощаются с художницей Ниной Маргаевой. Нина не сидела в тюрьме, но вынуждена была бежать с ребенком из Беларуси после того, как подписала открытое письмо деятелей культуры против насилия и фальсификации выборов. В эмиграции она тяжело заболела. Ее болезнь – боковой амиотрофический склероз – увы, действительно неизлечима. Но если бы Нина жила дома, ей было бы легче. Она оставалась бы среди своих близких, у себя дома, с поддержкой друзей и учеников художественной студии PLOT, которые обожали свою преподавательницу. Все знают, что положительные эмоции могут продлить жизнь, а стресс, страх, переживания – наоборот, сократить и даже убить. Как знать, возможно, если бы не необходимость бежать в неизвестность, болезнь проявилась бы через годы, а то и десятилетия, и Нина могла бы еще жить, писать картины, учить детей рисовать. Можно ли сказать, что пережитое ее убило? Наверняка.
Я пишу сейчас об этих женщинах не для того, чтобы в очередной раз провозгласить «режим – убийца», - об этом и так все знают. Я пишу о них, чтобы их имена еще раз прозвучали, чтобы их жизни не стали бессмысленной жертвой и чтобы имена Анны, Нины, Тамары непременно оказались в новом мартирологе Беларуси. Знать, помнить и говорить – это тот минимум, который что мы обязаны для них сделать. Хотя бы после смерти, хотя бы ради их памяти.
Ирина Халип, специально для Charter97.org